Предлагаем вашему вниманию статью, которую прислал нам наш бывший соотечественник Н. Вестин. После прочтения материала Марии Джалая "Бишкек глазами москвички", он обратился в редакцию с предложением опубликовать его текст, как своеобразный отклик и собственное мнение о существующей ситуации. Это своего рода попытка анализа того, что происходит на постсоветском пространстве. 

В интернете шутят по поводу Крыма: это не Россия встает с колен, это Советский Союз выползает из гроба. Сеанс черной магии, как водится, сопровождается странностями: пропагандой «радиоактивного пепла» на центральных каналах, общественным психозом с ложными узнаваниями, появлением «зелёных человечков»... Дойдёт ли до дремотной Азии это опасное весеннее обострение?

Одним из самых читаемых текстов недавнего времени в Кыргызстане стала статья Марии Джалая «Бишкек глазами москвички». Мария — из тех россиян, что напрочь лишены имперского комплекса и не считают «братские народы» нуждающимися в культурной и политической опеке. Она мигрант-наоборот: из Москвы в Бишкек. В её простом, даже наивном, но искреннем тексте интересно обнаружение колоссального контраста между Россией и Средней Азией, точнее, между Москвой и Бишкеком. Не мудрствуя лукаво, Мария признается, что была шокирована в Киргизии добротой, отзывчивостью, гостеприимством, воспитанием, культурой речи. Шокирована, очарована, осталась жить, а в мрачную, тяжелую, тугую, грубую, функционирующую в надрывном, рабском рабочем режиме Москву возвращаться не хочет.

В своё время я испытал шок обратного свойства; по причинам, как личного, так и социального порядка будучи вынужден переселиться в РФ, я стал привыкать к тыканью, матам, толканию в метро, агрессивной риторике, нелюбезным продавщицам, вообще ко мрачным москвичам, в подавляющей своей массе сильно отличающимся как от коренных среднеазиатов, так и от кыргызстанских русских. Уже тогда мне стало ясно, что никакого единого homo soveticus в ходе «Великого эксперимента» окончательно сформировать не удалось: подернутые зыбкой пеленой ленинизма, тиснутые печатью ГУЛАГа, народы всё же остались при своих национальных характерах, культурах, топосах. А читая текст Марии Джалая, я вспоминал советский вояж известного испаноязычного писателя Хуана Гойтисоло.

Гойтисоло, как и многие западные левые интеллектуалы, чаял увидеть в Советском Союзе государство свободомыслия и высокой культуры, противостоящее пустой буржуазности Запада. Почти сразу он обнаружил, что советская интеллигенция из официальных писательских организаций удивительно тупоумна и узколоба. Удивившись, что в России не читали и не собирались переводить ни Пруста, ни Кафку, ни Джойса, ни Борхеса, он уточнил у сотрудницы издательства насчет книги Мартина-Сантоса «Время тишины», и получил исчерпывающий ответ: «Это слишком сложный роман, советский читатель его не поймет». Затем Гойтисоло отправился в Крым. Тогда Крым был не российским, не украинским, а как бы общим: советско-украинским.

Персоны в крымском Доме писателей Гойтисоло тоже впечатлили: «Гости, с которыми мы делили сытную, но безвкусную еду, несомненно принадлежали к всепроникающему классу бюрократов. Судя по всему, иностранных языков никто не знал, и чтение постояльцев сводилось к нудным страницам «Известий» и «Правды». Вот эта грузная матрона с целлюлозными ляжками и пластмассовым козырьком на носу — она писательница или писательская жена, а вот этот невозмутимый гимнаст, с увлечением повторяющий одни и те же упражнения, он тоже причастен к литературе? Наш переводчик навел справки и выяснил, что это милиционер». На крымском пляже советская культура встретила испанца, так сказать, во всей своей откровенности:«Это было похоже на колонию пингвинов с животиками, сверкающими очками и в резиновых сандалиях; покрытый камнями и галькой пляж сдерживал и без того неловкие движения; гениталии свисали печально, безжизненно и беззащитно. Зрелище напоминало гравюры Босха и Доре с сюрреалистическим оттенком: в то время как десятки особей плескались в воде, точно моржи, другие недвижно стояли на берегу, раскинув руки под солнцем, точно сопротивляясь чему-то или вознося молитвы. Был ли этот лимб галлюцинацией или прообразом грядущего внеземного сообщества селенитов или марсиан? Куда подевались стройные юноши, вроде Тадзио, воспетого Томасом Манном? Когда мы встретились с Моник и Кароль, они рассказали, что в их части пляжа дела обстоят не лучше: советские мужчины и женщины не подозревали о диетах, и даже молодые люди отличались ожирением». Наконец, во Владимире Гойтисоло постигло мрачное откровение: «Был выходной, и улицы Владимира были забиты людьми. Погруженные в себя, мрачные, медлительные, они были похожи на крестьян в Кастилии 18 века, такая же атмосфера опустошения, печали и заброшенности. Единственным украшением центрального проспекта служили огромные стенды с портретами ударников труда, и вокруг них все время толпился народ. Никто не смеялся, не шутил, не разговаривал громко, только иногда музыка из транзисторов нарушала эту монотонную апатию».

Чувства, подобные тем, что испытал Гойтисоло, были знакомы многим западным писателям, которым приходилось на месте прощаться с идеализацией хрущевско-брежневской России или маоистского Китая. Некоторые из них, возвращаясь в свои «дома Парижа и Лондона», выходили из местных компартий, другие находили оправдания левым идеям во Франкфуртской школе, третьи делали вид, что ничего не произошло. С Гойтисоло получилось интереснее. Неутомимая душа и привычка ломать границы восприятия понесла писателя дальше по СССР, в Среднюю Азию. И тут он не просто увидел другой Советский Союз, но настолько очаровывался веселыми, свободными, таинственными, легкими людьми Востока, что из Узбекистана выехал уже с оформившимся намерением стать адвокатом мусульманской культуры, взглянуть на неё без европейских предубеждений. Гойтисоло был, несомненно, потрясен тем, что советская машина не смогла лишить своей идентичности окраинные народы империи. Присмотрись он к Западной Украине, Армении или, скажем, Бурятии, он бы, вероятно, и там обнаружил много интересного для себя. Гойтисоло выбрал исламский восток, и поиски культурного противоядия на этом пути завели Гойтисоло в Марокко, где он и остался жить.

И не стоит поспешно обвинять ни Гойтисоло, ни автора этой публикации в русофобии. Если только не обвинить в ней же и великого русского поэта Лермонтова, который, как известно, тоже предпочел скрыться «за стеной Кавказа» от «немытой России», от «мундиров голубых» и от преданного им народа. Если только не обвинить в русофобии Салтыкова-Щедрина за его «когда в России напирают на патриотизм, значит сильно проворовались», или Чаадаева за его «хотя мы, русские, и назывались христианством, плод христианства для нас не созрел», или многих других, которых принято относить к «Другой России», ни к полицейской, ни к милитаристской, ни к имперской России «на кнутах и нагайках», а к России человеческой, той, которой сегодня стыдно за бесцеремонное вторжение в Украину, а завтра — не дай Бог — будет столь же беспомощно и стыдно за вторжение к другим «братским народам».

Позднее Хуан Гойтисоло ещё раз посетит Россию, он приедет в воюющую Чечню: «Я видел центр Грозного, сметенный с лица земли. Скелеты домов, обитатели которых ютились в подвалах, без воды и света. Вереницы танков и бронемашин на улицах города-призрака, патрули и КПП оккупантов. Репрессии, казни, исчезновения людей, тайные массовые захоронения. Полное презрение к человеческой жизни во имя пресловутой идеи единства великой России».

Последнее время слова о «единстве великой России звучат» всё чаще. А трибуны, с которых они звучат, всё выше. 20 лет грезивший присоединением Крыма Владимир Жириновский (не стоит недооценивать фигуру придворного шута — как известно, что у государя на уме, то у шута на языке), то и дело намекает на аннексию Иссык-Куля, грозит российскими войсками прибалтам. Благо, появился и формальный повод — притеснения русскоязычных. После введения войск, «зелёных человечков» без нашивок и опознавательных знаков, ведь никто не станет разбирать, что в Крыму, к примеру, была всего одна украиноязычная школа, а прочие работали на русском и татарском, и никто не вспомнит, что внесенный в революционном запале украинскими правыми в Раду закон о языке, который использовала российская пропаганда, был сразу же отклонен временной властью. Вместо этого будут показывать постановочные кадры с «бандеровцами», транслировать чучхейскую риторику о превращении США в «радиоактивный пепел», а потом давать салют и греметь фанфарами.

Да что там шут. Ведь и сам «государь» открыто заявлял, что «распад СССР — это самая большая трагедия двадцатого века». Не мировые войны, не геноциды, не переселения и моры, нет. Трагедия, по его мнению — это обретение бывшими советскими республиками независимости и шанса на собственную историю, шанса дружить со всеми, но быть собой. Кстати, в другом интервью, Человек Года-2013 скромно уточнил: «А что такое Советский Союз? Это Россия и есть, только называлась по-другому». Наконец, совсем недавно, Путин в разговоре с главой татарской диаспоры Крыма сообщил, что «Украина вышла из состава СССР не совсем законно». Это при том, что украинские граждане, в отличие от населения некоторых других республик, подавляющим большинством голосовали за самостийность.
Речь не о том, что в Советском Союзе «всё было плохо». Всё плохо быть не может нигде, ни в Освенциме, ни в чистилище, поскольку там, где есть человек — есть разное: хорошее, дурное, посредственное. Скажу больше, этот нынешний, «называющийся по-другому» Советский Союз уже совершает такое, чего по чисто стилистическим соображениям не позволили бы в историческом СССР. Закономерно: упырь завсегда хуже покойника, даже самого-самого. Советская идеология радикально отменила религиозную топику, но придерживалась какой-то этики, пусть и неуклюже почерпнутой из западного модерна, из гегелевской философии, из мало кем осиленного и понятого Маркса, но всё же этики. В лихие, постмодернистские девяностые этот покров снесло, а безрелигиозный, нигилистический провал позже вдруг ожил своим перевернутым двойником — государственной церковью-бизнесменом. Упырь перекрестился, поставил свечку и завещал о «русском мире», исполненном особой спасительной духовности... Но сквозь ладность да ладанность России эпохи Putin Stile слишком отчетливо смердит. Смердит цинизмом, гопническим нигилизмом, смердит великодержавническим угаром. И юмор оттого пользуется популярностью злой и погромный, когда можно хохотать безо всяких рефлексий, а завтра, если что, схватиться за «священный топор». Ненавистник «еврохохлов» Задорнов, к примеру, потешался так: «Украинский ученик получил двойку за то, что ел во время минуты молчания по жертвам голодомора». Не стоит сомневаться, что, если бы Кыргызстан был для России столь же геополитически актуален, как Украина, да при этом ещё не замалчивал из дипломатических соображений тему геноцида 1916 года, то Задорнов весело шутил бы с тем же оглушительным успехом и про Уркун. И найти кыргызобандеровцев идеологам российского величия тоже не составило бы никакого труда: на роль таковых сгодится, например, Туркестанский легион. Как ещё шутят в стране, «защищающей мир от фашизма»? А вот как: на митинге, посвященном присоединению Крыма к РФ, на Красной Площади, идеолог восстановления Советского Союза Александр Проханов призвал «трудоустроить Обаму в Ку-Клус-Клан». И все смеялись.

Я крайне далёк от апелляций к «мировой демократии», «передовому сообществу», Западу и США. Речь о другом: на сегодняшний момент азиатские государства, расположенные в смежной сфере интересов Запада и России, имеют только одну возможность сохранить собственную культурно-политическую идентичность — пользоваться балансом и паритетом в этой геополитической борьбе. Кыргызстан до последних времен пытался лавировать, но сейчас смещение баланса очевидно: американская военная база закрывается, российское присутствие, напротив, увеличивается. А посол РФ, как явствует из недавних новостей, известил об упрощении процедуры получения российских паспортов для русскоязычных кыргызстанцев... И знаете, что интересно? Когда я рассказываю россиянам, что был неделю назад на Майдане в Киеве, и там со сцены говорят в том числе и на русском языке, а никаким «бандеро-фашизмом» и не пахнет, здесь мне не верят точно так же, как не верят, когда я рассказываю, что за все годы жизни в Кыргызстане меня ни разу не ущемили по национальному или языковому признаку, а на пятом курсе в Университете, когда я перешел в кыргызскоязычный поток, для меня и для моей подруги, для двоих, каждый преподаватель отдельно за 30 минут до конца пары пересказывал лекцию на русском. В обоих случаях в ответ я слышу: «Сколько тебе заплатил Госдеп за антироссийскую ложь?» Пропаганда — страшная штука, с неё начинаются «зелёные человечки», встающие с колен из советского гроба зомби и пингвины-селениты на курортах «великой, единой и мирной родины».